Первые попытки подняться на Арарат относятся к 1701 году. Но лишь в 1828 году профессор Дерптского университета Паррот со своим другом студентом-медиком и монахом Абовеном из Эчмиадзина взошли на его вершину.

А в 1895 году русский военный топограф Андрей Васильевич Пастухов побывал здесь с несколькими казаками из Отдельного Кавказского кавалерийского отряда. Каков он, знаменитый библейский Арарат, где уже не один год археологи ищут остатки Ноева ковчега? Не сохранились ли на его вершине какие-либо следы отряда Пастухова? С этими вопросами отправились в путь путешественники из Ростова.

Закончим ли мы когда-нибудь сборы? Ни одной свободной минуты. Снаряжение, запчасти для велосипедов, печенье, очки...

Нас трое: Лазарь Снезский, Юра Шамраевский и я. У всех солидный опыт восхождений. Но мы никогда не ходили в одной связке, однако экспедиционный опыт, я надеюсь, нам поможет. Для достижения заветной мечты не жалко ничего. По крайней мере, я готов ползти на вершину Арарата хоть на коленях.

Первая попытка моего восхождения в одиночку сорвалась, когда я совершал свое велопутешествие вокруг Черного моря. Просто не хватило времени, и я на ходу сократил маршрут, несмотря на то, что брал с собой альпинистское снаряжение.

Шальная мысль

Шальная мысль взойти на Арарат, кажется, реализуется.
Трабзон. Наш паром, шедший из Сочи, швартуется к турецкому берегу. Быстро завершив все таможенно-визовые формальности, мы прямо в морском порту начали готовить велосипеды в дорогу. Любопытные турки, окружив нас, щелкают языками при упоминании Эрзурума. Некоторые дают понять, что дорога очень тяжелая, – ведь Эрзурум находится на высоте 2200 метров над уровнем моря. Чем дальше мы продвигались на восток, тем меньше становилось машин. Мимо нас семенили нагруженные ишаки, буйволы лежали в мутных лужах, иногда приходилось пробиваться через стадо баранов. Время как бы повернуло вспять: от современности мы двигались в средневековье, от больших городов – к пещерным селениям на гористом севере Турции. Началось испытание горными перевалами – вверх, вверх... Теперь мне понятно, почему в порту турки цокали языками и поднимали ладонь вертикально вверх.   

35 километров серпантина – это круто.
Эрзурум спрятался между двумя хребтами, в долине. Рядом с хижинами старого города – широкая асфальтированная улица и несколько современных зданий. Это – гостиницы и банки. Мелькают мечети, мастерские, парикмахерские, лавки, базар... Мы поставили палатку около реки, прямо в центре города. Изредка любопытные останавливаются рядом и, не говоря ни слова, постояв немного, отправляются по своим делам. Вечереет. Солнце зашло за горы. Зеленым огнем вспыхнули минареты, звонкоголосый муэдзин призывает к последней молитве. Все стихает, слышен только звон цикад. Завтра снова в путь... Хорошее шоссе и ясная погода помогали нам, и монотонность быстрой дороги прерывали только военные посты. Вежливое «Passport» и «No problem» – и мы еще ближе к Агри. По нашим подсчетам, до Агри осталось километров 60.

Останавливаемся на ночлег, ставим палатку возле копны сена, готовим обед. Неизвестно откуда появился турок, вежливо кивнул, сел и долго смотрел на нас. Я предложил налить турку водки. Понюхав, правоверный, как от огня, отшатнулся: законы шариата не позволяют принимать алкоголь. Когда же появится Арарат? Наконец, за одним из поворотов шоссе в дымке показалась еле видная ледовая вершина, это и есть Арарат – библейский великан. Сама история выбрала эту гору местом причала для Ноева ковчега. После развилки подъезжаем к последней на долгом пути деревне – Донузулбулак. Асфальт уходит на восток, а мы катим к подножию горы, сразу ощутив всеми костями ухудшение дороги. Я пытаюсь ободрить ребят, уверяя их, что это способствует обмену веществ. О гостинице говорить не приходится – велосипеды оставляем у хозяев придорожного магазина. Гора все ближе, и меня просто несет на крыльях – скорее, скорее, скорее... Судя по разговорам с местными жителями, они понятия не имеют об альпинизме.

Поддержание самой жизни в этой местности требует достаточно тяжелого труда, и им нет необходимости поддерживать физическую форму, карабкаясь на скальные стены. Пересекаем курдскую деревушку и по осыпям начинаем подъем, взяв с собой минимум продуктов и воды, по моим подсчетам, примерно на двое суток. Наконец, бесконечные осыпные склоны выполаживаются, и мы видим ледового исполина уже ближе, но нас еще разделяет скальный пояс. Через полчаса осыпи заканчиваются и на высоте около 3500 метров переходят в скудные альпийские луга. Вторая половина дня ушла на поиски воды. Несмотря на огромные ледники прямо по курсу, обнаружить ее поблизости не удалось, и, посовещавшись, мы решили спуститься немного, чтобы разбить лагерь и подготовиться к раннему утреннему выходу. Поставив палатку и сварив на газе ужин, улеглись спать, но добрую половину ночи я не спал, обдумывая тактические варианты восхождения.

Мне очень не хотелось проиграть

Утро восьмого дня путешествия.
Собираю рюкзак, готовлю завтрак. Из палатки появляется безмятежный и улыбающийся Лазарь; надо сказать, на протяжении всего путешествия он выполнял роль буфера между мной и Юрой. Выходим в 5.30 утра. Еще прохладно, вдали видны верхние склоны Арарата, испещренные полосами голубого льда. Спускающийся к нам северо-западный гребень, с которым мы до некоторой степени связываем наши надежды на восхождение, тянется без конца – острый, как нож, с бесчисленными ледяными «жандармами» и снежными карнизами. Откровенно говоря, он выглядит непреодолимым. Ближние темно-коричневые скальные выходы резко выделяются на фоне сверкающего снега. У меня не хватает дерзости проложить здесь маршрут восхождения. Останавливаемся передохнуть перед скалами, жестко спорю с Юрой о пути штурма, но предпочтение отдаю его варианту. Напоминаю ему, что при восхождении терпит крушение именно тот, кто не может приспособиться к обстоятельствам, изменить, если нужно, принятое решение. Итак, вперед! Рельеф усложняется. Крутизна скального пояса велика, к тому же начинает чувствоваться высота. Иду по скалам. Украдкой поглядываю назад, контролируя визуально, где ребята. Юра лезет медленно, видимо, его одолевает усталость. На границе снега, льда и скал жду ребят. Затарахтел вертолет, и мы прячемся в скалах: предосторожность не кажется нам лишней. Как выяснилось позже, это был патрульный вертолет, дважды в сутки делающий контрольный облет горы.

Мы затеряны на высоте около 4500 метров, усталые и голодные.
Пора искать площадку для ночлега. Рядом шумит река. Юра расчищает площадку, а мы с Лазарем идем за водой. Холодновато. Хорошей площадки подготовить не удалось. Кладем палатку прямо на камни и в теплой одежде забираемся внутрь. Закрываю глаза, расслабляюсь и, как обычно в горах, пытаюсь забыться. Часы текут медленно... Иногда приоткрываю глаза и смотрю на небо, в котором неподвижно висят хрустальные звезды. Мне очень не хочется, чтобы появились облака. Так, в полудреме, почти окоченевший, я с радостью встречаю первые признаки зари. Скалы скользкие и ненадежные. Примерно в полукилометре выше их видны гигантские сбросы голубого льда. Мы идем по тому пути, который наметили на середине маршрута. Внезапно скалы исчезли. Я вышел на небольшую площадку перед ледовой стеной и понял: мы все-таки «вперлись». Отчаяние и злость овладели мной. Немного спустя подошли ребята. Ветер усиливается. Сняв рюкзаки, обсуждаем возможности дальнейшего движения. Юра предлагает идти вдоль стены – искать проход. Я резко возражаю: «Нет! Никаких поисков! Только вперед, в лоб». Интуиция подсказывает мне, что ключ именно в этом.

Готовим веревку. Лазарь вызывается идти первым. Ввинчиваю ледобур, прищелкиваю карабином веревку. Надев «кошки», Лазарь с большим трудом проходит несколько метров. Напряжение достигает предела. Юра что-то комментирует насчет «загремит», но я не отвечаю, целиком поглощенный страховкой. Конец веревки. Однако Лазарь просит выдать еще. Смотрю вверх: он стоит, вонзив в лед передние зубья «кошек», в нескольких метрах от перегиба. Надо что-то предпринять. Прошу его застраховаться, снимаю свой ледобур и даю ему возможность уйти за перегиб. Он уходит и что-то кричит, но слышно очень плохо. Веревка закреплена, предлагаю Юре идти вверх по перилам. Через какое-то время подхожу к ним и вижу: громадный северный склон Арарата, покрытый льдом, сверкает, как бриллиант. Склон, к счастью, лишен отвесных стен, гребней, висячих ледников – всего того, что могло бы превратить в утопию мысль о восхождении. Погода ухудшается. Совсем близко раздается грохот. Быстрее вверх! Я прекрасно понимаю, какой опасности мы подвергаемся, зная по опыту, как страшна гроза в горах. Принимаем решение проскочить в одно из «окон». Оправдается ли подобный риск? Этот вопрос повергает меня в смятение: кажется, что траверс взлета бесконечен, а там, наверху, просматривается еще одна небольшая ледовая стенка.

Табличка пролежала на вершине целый век

Мы с Лазарем идем к вершине.
Эта вершина – как призрачное видение, как мои грезы. Мы нарушаем запреты, переступаем границы, но идем без всякой боязни. Подходим к подножию следующей ледовой ступени. Она не очень крута. Снег твердый, небольшой отход влево, еще несколько шагов. Резкий ветер обжигает лицо. Вершина. Мы с Лазарем обнимаемся. Сердце переполнено радостью. Вершина представляет собой ледовый купол с карнизами. Времени, чтобы рассматривать окрестности, немного. Спускаемся за гребень, там скидываю рюкзак и, попросив Лазаря поискать тур с записками, ухожу вниз за Юрой. Забираю у него рюкзак – и вот мы все на вершине. Фото на память с российским и турецким флагами. Лазарь что-то говорит о записке и каких-то находках.

Нет времени, с находками разберемся позже: скорее вниз! Одного взгляда достаточно, чтобы понять: погода портится. К тому же самочувствие ребят неблестящее. Сложить тур невозможно – нет камней. Торчат только два березовых кола. Откуда они на вершине Арарата?! Спускаемся на перемычку. Сыплет снег. Бросаю еще один взгляд вверх, надеваю очки, рукавицы и бегу вниз по склону. Облачность мощная и опускается все ниже. На перемычке гораздо теплее. Предлагаю сходить на Малый Арарат, но мысль эта не встречает поддержки. Потихоньку тащимся вниз. Неожиданно Юра садится на мокрые камни и отказывается идти дальше... Уговариваю, объясняю, что если мы не спустимся еще метров на 300 – 400, то я не смогу стащить вниз их двоих, и мы погибнем. Подействовало. Расчистили площадку. У нас осталось два кубика бульона и немного чая. Жизнь показалась раем...

Когда мы развернули тяжелый сверток с табличкой, найденной Лазарем на вершине, охнули: оказывается, он нашел медную табличку, оставленную на вершине А. В. Пастуховым! Она пролежала там целый век... На бумаге, в которую была завернута табличка, написаны фамилии казаков из топографического отряда, взошедших на вершину вместе с Пастуховым. Мы с восхищением рассматривали находки и не заметили, как наступил вечер. Утро. Еще темно. Холодновато... Заварили крепкий чай. Юра перезаряжает аппарат. Вдруг я с ужасом обнаруживаю, что он снимал нас на черно-белую, к тому же изрядно просроченную пленку... В состоянии крайнего раздражения я собрал рюкзак, условился о месте встречи и двинулся вниз по морене, оставив на Арарате свои старые «кошки», славно послужившие мне в свое время на Памире. Погода пасмурная, но тепло. Изредка срывается дождь. Я иду, опережая ребят минут на сорок. Замечаю справа по ходу пушки, палаточный лагерь и людей. Чтобы не привлекать внимания, снимаю с себя яркий анорак и прячусь за небольшой хребет, разделяющий морену. Дойдя до условленного места встречи с ребятами, сажусь, распаковываю рюкзак и раскладываю вещи для просушки. Прошло около часа, но никто не показывался. И вдруг...

Раздалось несколько хлестких выстрелов
Выглянув из-за камней, я не обнаружил ничего настораживающего. Спешно собрал рюкзак и остался на месте в состоянии полной готовности – но к чему? Последующие автоматные очереди решили вопрос однозначно – я двинулся вниз. Миновал несколько моренных холмов и, поднявшись на один из них, увидел движущийся бронетранспортер. Мелькнула мысль: «Выйти, что ли, остановить? Пусть турки довезут до Донгузулбулака, там и подожду ребят». Потом почему-то поостерегся. К сожалению, внутреннее чутье не подсказало мне, что это везли в Агри моих арестованных друзей... Мне стало не по себе оттого, что мы потеряли друг друга. Я шагал под проливным дождем и составлял план действий. Нужно добраться до базы и ждать, не давая места отчаянию. Быстро стемнело. Во всполохах молний далеко на горе просматривается мечеть. Там люди, значит, тепло, еда, сухие вещи. Вода ручьями стекает с тела, в ботинках хлюпает... Вхожу в поселок, где меня встречает громкий лай собак. Вдруг голос из темноты: «Нэрэдэн? Откуда?» – «Бэн русым. Я – русский». На этом мой словарный запас турецкого языка закончился. Луч фонарика медленно обшарил меня с ног до головы. Последовало междометие: «О-о-о!», меня обняли за плечи и повели в дом.

Я пробыл в пути почти 17 Часов
Нежданно-негаданно я попал «в гости» к курду. Видимо, я выглядел слишком жалко: хозяин немедленно принес мне рубашки, шерстяной свитер. Первые мгновения я не мог сказать ни слова. Язык не слушался. Лишь через некоторое время немного успокоился и осмотрелся. Большая комната, примерно 9 – 10 метров в длину, на полу – кошма, по периметру – невысокие подушки. Стены сложены из песчаника, перекрытия из бревен и камыша. На стене в плетеной кошелочке – Коран, в углу телевизор и микроволновая печь. Под потолком – газовый фонарь. Но электричества нет, и я до сих пор не могу взять в толк, зачем в доме были телевизор и микроволновая печь? Несколько минут хозяин бормотал молитвы, потом кого-то позвал, началось мое знакомство с семьей...

Вошли три девочки лет 15 – 17; на них были головные уборы, похожие на чепцы. Потом вошла женщина. Сказав ей несколько слов, хозяин снова начал задавать мне вопросы. Я понял, что он даже не представляет, где находится моя страна. Вскоре хозяйка принесла блюдо диаметром не менее метра. Поставила блюдо на пол, и хозяин гордо произнес: «Чай». Девочки принесли маленькие стаканчики для чая, появился сыр, лепешки. Хозяин сам протянул мне стаканчик с горячим и крепким чаем, показывая, как следует заворачивать сыр в лепешку. Усталость одолевала меня, но я все-таки достал фотоаппарат, чтобы сфотографировать девочек. Отец жестом остановил меня и что-то сказал дочкам. Они тотчас удалились и вернулись в праздничных нарядах: в темно-синих халатах, наброшенных на плечи поверх платьев, в красивых шапочках и украшениях, явно сделанных местными умельцами. Проснулся в пять утра. Дождь кончился. Огромный массив Арарата был окутан туманом. Хозяин принес горячее молоко, лепешки и чай. Поставил еду на блюдо и пригласил к «столу». Потом проводил меня до шоссе, объяснив, как добраться до Догузунбулака.

Генерал сложил пальцы решеткой и показал один палец: «Тюрьма – один год»

Когда до магазина, в котором находились наши велосипеды, оставалось не более полутора километров, я увидел у дороги военный пост и автоматчиков. Один из них включил рацию, перебросился с кем-то несколькими фразами, пригласил в помещение. Почувствовав неладное, спрашиваю: «Problem?» В ответ просит еще какие-то документы... Принесли чай; сидим и молчим, время течет медленно... Минут через сорок подъехала машина, офицер пригласил меня на заднее сиденье. Спрашивает: «Бисикллер нереде вар? Где велосипеды?» Называю магазин, где мы их оставили. Подъехали, вывели велосипеды, остановили первую попавшуюся грузовую машину, погрузили. Я наивно попросил, чтобы с ними обращались аккуратно, не подозревая, что это – арест, что мои друзья уже сутки в тюрьме и их допрашивают спецслужбы...

Молча едем в сторону Агри. Смотрю на дорогу, где мы крутили педали несколько суток назад. Пересекли центр города, свернули в сторону и остановились. Подтянулся грузовик с нашими велосипедами. Кругом солдаты. Предложили выйти, обыскали, повели в здание в сопровождении автоматчика. Комната, в которую завели, прилично обставлена. На стене – зашторенная карта, ковры. На столе – рация и коллекция разнокалиберных патронов. Предложили сесть. Через несколько минут вошел военный, звание которого я условно определил как генеральское, и на довольно сносном русском языке поздоровался. Взял со стола лист бумаги, спросил: «Снезский?» Я отрицательно покачал головой. «Шамраевский? Кавченко?» Я кивнул утвердительно и взглянул на генерала. «Я воевал в Боснии», – пояснил он, и неприятное чувство шевельнулось у меня в душе. Возможно, после Югославии у генерала остались не совсем лестные представления о славянах... Смятение на моем лице было очевидно, и мой собеседник перевел разговор на другую тему. «Кушать хочешь?» – «Хочу». Короткий приказ адъютанту и вновь вопрос: «Как ты сюда попал?» – «На велосипеде», – спокойно ответил я. Он встал, подошел к зашторенной карте, открыл ее. Арарат во всей своей красе...

Всю карту пересекала довольно жирная красная полоса. «Военная зона, – сказал генерал, затем сложил пальцы решеткой и показал один палец: – Тюрьма – один год». Внесли поднос с помидорами, сыром, батоном, чаем. Я начал без аппетита есть. Генерал взял со стола радиотелефон: «Анкара?» На другом конце ответили, в разговоре упоминали наши фамилии. Я тем временем соображал, как быть. Телефон консула в Трабзоне мне неизвестен, есть только телефон консульства в Стамбуле... «Вас трое?» – спросил генерал. Я молча кивнул и в свою очередь задал вопрос: «Где мои друзья? Они здесь? Здоровы?» Он кивнул в ответ. «Я могу с ними встретиться?» – вопрос остался без ответа. Генерал молча вышел из комнаты. Вскоре вошел адъютант, вежливо пригласил меня перейти в другую комнату. Там было многолюдно, заходили и выходили офицеры. Принесли мой рюкзак, несколько книг, судя по надписям на обложках, – русско-турецкие словари. На ломаном русском начали допрос: «Кто? Откуда? Как?» Потом обыск. Перетряхнули все. Заинтересовались спальным мешком, долго мяли пух. Пристально изучали аптечку, выясняли назначение белого порошка. Только вызвав доктора, поверили, что это аскорбиновая кислота. Забрали все, даже камни, взятые с Арарата.

Я наконец понял, что попал в руки спецслужб. Выбрав момент, я снова спросил: «Где мои друзья? Здоровы ли они?» Один из офицеров ответил: «Сейчас вы увидите своего друга через окно. Всякие разговоры запрещены». Через прозрачные гардины взглянул на улицу, увидел, как по двору ведут Юру. Наши взгляды встретились, я махнул ему рукой и улыбнулся. Он что-то ответил, но слышно не было. Нас развели по разным комнатам и предложили написать объяснительные записки. Через несколько минут внесли макет Арарата, точность и искусность выполнения которого поразили меня. Все речки, ручейки, ледники, отдельные ледовые поля были отчетливо видны. Попросили показать маршрут движения, после чего спросили: «А как вы туда попали?» Я показал: ногами. «Что там делали?» – «Искали Ноев ковчег». – «А что это?» Я понял, что для них Арарат – это «военная зона» и только.

За окном маячит фигура солдата с автоматом...

Закончив оформление документов, погрузив велосипеды в машину, меня повезли в сопровождении вооруженной охраны по территории воинской части. Выгрузили нашу технику возле одноэтажного здания, завели меня в тамбур и открыли дверь. Ужас и злость охватили меня, когда увидел моих спутников, с которыми расстался сутки назад, спящими на бетонном полу под старым одеялом. Повернувшись к офицеру, я с помощью русских междометий выразил ему недовольство условиями содержания моих друзей, а затем категорически потребовал консула. Офицер смутился, несколько раз извинился, потом отдал приказ солдату и удалился. Двери камеры закрылись. Я посмотрел на ребят. Лазарь был не в лучшем виде, вероятно, у него была температура.

Вскоре нас перевели в соседнюю комнату с приличным бельем, нарами, столом. Я измерил температуру Лазарю, сделал ему несколько уколов. Наконец-то мы были вместе. Я смог услышать их рассказ о том, как они попали в плен. Спустившись с горы, они вышли прямо на тот полигон, который так благополучно миновал я. Их заметили и очередью из пулемета заставили лечь, окружили, дали для острастки еще несколько очередей из автомата, потом, как выразился Юра, «из всех щелей выползли турецкие солдаты». Сидя в своей «засаде», я слышал именно эти выстрелы. Рюкзаки нам вернули, и мы обнаружили, что у нас не отобрали водку, упакованную в маленькие пластиковые пакеты. При обыске, вынимая из рюкзака эти пакеты, офицер спросил меня: «Су? Вода?» И я ответил утвердительно. Офицер, сопровождавший меня в камеру, принес большой пакет фруктов, извинившись за плохие условия нашего содержания. Я счел это обнадеживающим признаком. Однако мы провели в этой камере, оказавшейся гарнизонной гауптвахтой, еще четыре дня. Вечером четвертого дня нас предупредили, чтобы мы были готовы в шесть утра «вместе с бисикллерами». Вопрос «куда?» остался без ответа.

Мы радовались, что едем домой, а турки, что избавились от нас
Тронулись в путь молча. Я наблюдаю за дорогой. Мелькают села, пока что удается контролировать направление движения. Уже вторая половина дня, а нас все везут, везут... Въехали в какой-то пригород, через лобовое стекло просматриваются многоэтажные дома, слева от дороги – угрюмые домики серого цвета, вышки с охраной. Казармы? Склады? Тюрьма? Мурашки бегут по спине... Оказалось, нас доставили в здание военного трибунала. После долгого ожидания нам прочли обвинительное заключение на турецком языке и предложили подписать. Мы категорически отказались. Приговор огласили тоже на турецком. На русском сделали лишь приписку, что подписать приговор мы отказываемся. Доброжелательность тона турок давала нам надежду... И действительно, вопрос был решен, как говорится, положительно: нас высылали из страны. Радости нашей не было предела. Автобус на Трабзон уходил в ночь, увозя нас от тюрьмы, страха, отчаяния. Моим соседом оказался француз из Шамони, путешествующий по Турции. Договорились о приглашении для нас на Монблан. – Юра, – кричу я, продвигаясь по автобусу, – есть возможность попасть на Монблан...