О национальном достоинстве египтян

Великий президент Насер объявил, что все историческое наследие, с древнейших времен, принадлежит арабскому народу Египта. Это не мешает любителям бакшиша относиться к старине сугубо потребительски, как к выгодному бизнесу. В тех же деревеньках рядом с руинами какого-нибудь Рамессеума или храма Хатшепсут фасады хибар и фабричек сувениров размалеваны грубо-яркими подобиями известных фресок; у входа в прославленный каирский рынок Хан-эль-Халили на вывеске Тутанхамон с супругой даже пьют кофе, что является полным анахронизмом...

И все же берусь утверждать, что исконное чувство избранности из души египтянина не исчезло, хоть и приобрело неожиданную форму. Год 1999, мой второй приезд в Египет — с творческой группой телепрограммы “Диалог со Сфинксом”. Режиссер Ирина Шатохина и оператор Владимир Дембновецкий облюбовали для выразительного “восточного” кадра тихого серого ишака, пасущегося на горе в старом Каире. Но вот выскакивает из машины наш гид, молодой обаятельный Семех (мы его зовем Семеном), и буквально чуть не сбрасывает камеру со штатива.

Отчего такое возмущение? Ишак тут, понятно, ни при чем. Просто он ходит на фоне развалюх, коих в стране весьма немало, вместе с их голодным, оборванным населением. А египтяне, в отличие от нас, мазохистов, сами не любуются своей “чернухой” и не любят, когда на нее обращают внимание приезжие... Но позже, в машине, Семех так искренне и гневно говорил об иностранных кинематографистах, создающих уродливый, карикатурный образ его страны, славного ее прошлого, — например, в фильмах, посвященных библейскому сюжету исхода евреев из Египта!.. Он всерьез страдал от унижений, наносимых его народу.

Да и другие бывали эпизоды, скажем, в 1997 году, во время моего первого приезда, для съемок к телепрограмме “Мистерия”. Тогда на нас троих — режиссера Александра Мельника, оператора Михаила Лебедева и меня — яростно набросились случайные прохожие. Видите ли, мы взяли в объектив прелестных, но оборванных и чумазых ребятишек... О да, некогда были за спесь, за угнетение иноплеменных жестоко наказаны и фараоны, и вельможи, и крестьяне. Сам род их в веках пресекся; ныне священные берега населяют потомки аравийских муджахедов, турок-османов, мамлюков — бывших невольников с Кавказа, из степей половецких... Какая-нибудь фантастическая генная экспертиза могла бы тут найти сверхдальнюю родню хана Кончака!..

Но когда снова думаю о национальном достоинстве египтян, пускай столь наивно проявляемом, — не могу уйти от мысли, что в его основе лежит не высокомерие рабовладельцев, а нечто совсем иное, всетаки достойное почтения. Ну, скажем, самоуважение трудяги-хлебороба, вот уже шестую тысячу лет обустраивающего этот край, зажатый в желтых лапищах Сетха. Рабочая гордость... Но, собственно, и первого числа лет, упомянутого мною, - пятидесяти с лишним веков, прошедших от объединения в одну державу Верхнего и Нижнего царств Египта, - вполне хватит, чтоб оседлая аграрная община, постоянно понуждаемая к изобретательности самой природой, выработала и ремесла, и высочайшее искусство, и смелую научную мысль, и глубокую религиозную философию. Осмелюсь предположить, — философию, которая “запрограммировала” развитие идей на Ближнем Востоке и во всей Европе...

Вернемся к холодной памяти дням, когда, около 3700 лет назад, в Та-Кем, ослабленную усобицами между царем и правителями провинций, вломились поклонники Сутеха, неистовые гиксосы. Что принесли они, кроме разрушения? Например, железное оружие, во многом обеспечившее им победу.

В священных текстах

Вероятно, к числу новшеств, изменивших будущее Черной Земли (и не только ее), можно отнести также приход неких племен, родственных гиксосам по крови. Назывались они в ассирийских текстах — “хабиру”, или “хабири”. Известен также другой вариант названия: “ибрим”, т. е. “с другой стороны” — имеется в виду другая сторона реки Евфрат...

Имя воинственных номадов дожило до наших дней в хорошо знакомой всем форме: евреи. Библейский патриарх Авраам был, видимо, вождем родов ибрим, пришедших тогда в дельту Нила и осевших там на нижнеегипетской земле Гошен. Родство с гиксосами шло евреям на пользу: они мирно пасли свои стада, множились, а некоторые выходцы из хабиру даже достигали высоких постов в государстве. Библия упоминает Иосифа, сына Иакова, который стал первым министром у гиксосского фараона...

Так прошли столетия. Но вот были изгнаны хекасасут. И в череде царей Та-Кем явился Рамзес Второй, воин и строитель, каких еще не бывало. Все в нем отличалось нечеловеческими масштабами. Хроника рассказывает, как Рамзес в одиночку разметал целые отряды новых врагов, хеттов. Вечно нехватало Рамзесу рабов и военнопленных для строительных работ; однажды, недолго думая, евреев из Гошена погнал возводить новые города. С тех пор не выходили они из египетского рабства. В древних шахтах Синая, где добывали бирюзу, найдены надписи на языке семитской группы — уж не порабощенные ли ибрим оставили их?..

Позднее, при фараоне Мернепта, восстали хабиру; вождем и пророком их стал Моше — Моисей. Библейская сказка о том, как во младенчестве мать пустила его в корзинке плыть по Нилу, как подобрала Моше дочь фараона, — сказка критики не выдерживает, она просто списана с легендарной биографии ассирийского царя Саргона. Более достоверны иные сведения. Моше повезло: он не ломал руду, а окончил школу жрецов солнечного бога Ра в Гелиополисе, получил высокое посвящение - и именно из Египта вынес идею невидимого единого Бога, творца Вселенной!

В священных текстах Египта можно встретить догматы не только ветхозаветной веры, но и той, которая намного позднее была названа именем ессейского проповедника Иешуа Машиаха (по-гречески — Иисуса Христа). Понятия первородного греха и искупления, загробного суда, рая и ада, будущего воскресения всех усопших во плоти... Весенний праздник, связанный с восстанием из мертвых бога Усира (Осириса), стал прообразом христианской Пасхи.

Маленький Иисус с матерью и отчимом скрывался в Египте от царя Ирода — и вот, образ Марии с младенцем-богом уверенно обрел черты многотысячелетнего канона Та-Кем, образа Исет (Исиды), прячущей своего сына Хора от злого преследователя, все того же Сетха... Египетская духовная программа, и Моисеем вынесенная из жреческой школы, и всеми мыслящими ибрим воспринятая за 400 лет пребывания на Ниле, преобразила мир. Иудаизм, вместе с его тайной частью, Каббалой, порожден ею; взорвавшие тесноту иудейских догм, колоссальные движения христианства и ислама также несут печать религии Та-Кем. Дыхание пирамид пронеслось от Аравии до Норвегии, от Сибири до Аргентины... Но все же — самым сокровенным святилищем веры в Единого, Неименуемого, главным средоточием Духа, штурмующего небеса, долго оставался Египет....

Некогда эта ночь, с 30 апреля на 1 мая, была ночью весеннего праздника германцев-язычников. По христианскому календарю, приходилась она накануне дня святой Вальпургии — вот и стала Вальпургиевой ночью. Фанатики, именем Христа прикрывавшие свою ненависть ко всему здоровому и веселому, верили, что в эту пору нечисть владеет землей и ведьмы слетаются на шабаш. Европейское Средневековье объявило горы — Брокен, Блоксберг и другие — местами демонских “слетов”...

Вопреки мрачному суеверию, в эту ночь 1999 года мы совершали восхождение на гору, веря, что движемся к вечному свету и соответственно изменяемся внутренне. Впрочем, гора была особенная: звалась она Джебель Муса (Гора Моисея), или попросту Синай... Крутой тропою, грубыми каменными ступенями взбирались мы к ее вершине, обремененные своими грехами, видеокамерой BSP и штативом к оной. Богатых паломников несли бедуинские верблюды, храпя и боками чуть не сталкивая в пропасть пеших восходителей, — боюсь, что наездникам было столь же трудно проникнуться мистическим настроем этой ночи, как их ездовым животным пройти в игольное ушко... Задыхаясь, все чаще делая привалы, проклиная обрывавшее руки снаряжение, мы, тем не менее, спешили, поскольку традиция велела встретить рассвет именно там, где пророку Израиля в огненной туче явился бог Яхве, и заснять трогательную сцену чтения Библии на разных языках.

В розово-сиреневом мареве перед восходом одолели мы последний подъем — и увидели перед собою церковь, сложенную на самой вершине из блоков, доставленных тем же путем, которым мы едва дотащили собственные тела и не слишком тяжелую аппаратуру. А вокруг на изрезанных причудливыми, словно рукою скульптора сделанными рельефами, коричневых морщинистых пиках стояли другие церкви или часовни, подобия белой, почти отрешенной от земного “гималайской твердыни” кисти Николая Рериха. И к ним, ясно видимые в разгорающемся майском утре, вели по откосам зигзаги древних троп. Этими козьими стежками несли монахи снизу, из долины, каждую плиту и половицу, каждую икону и каждое звено ограды, каждый оконный переплет и каждый гвоздь. Строили храмы на пороге неба, попутно очищаясь от всего эгоистичного, низменного, пережигая в себе все слабости, все наследие хитрого, хищного и похотливого примата, ставшего человеком на крутом пути к пику эволюционного Синая...