Человек издревле приметил это благодатное место. С древности здесь селились люди и главным их питанием была рыба.

Но ближе к ХХ веку человек начал вытеснять из дельты самых древних ее обитателей. Ценная рыба стала предметом продажи. Протоки, по которым она шла на нерест, перегораживали сетями. Часто рыбы вылавливали столько, что для поддержания высоких цен ее приходилось закапывать в землю. Из птичьих яиц варили мыло, а перья цапель радовали глаз европейским красоткам…

Однако, не всем было безразлично расточение богатств дельты. Тогда же, в начале ХХ века, местные астраханские ученые Николай Николаевич Подъяпольский и Владимир Александрович Хлебников подняли вопрос о создании заповедника. Но людям было не до цветов и птичек. Подряд прошло несколько войн и революций…

Казалось, создать заповедник — дело немыслимое. Но уже в 1919 году Подъяпольский и Хлебников добились от новой власти своего. Еще тиф и голод не ушли из Астрахани, где-то стреляли, а в Советской России заработал первый заповедник — Астраханский!..
Уже больше восьми десятков лет ученые исследуют регион. Орнитологи следят за птицей, ихтиологи за рыбой. Каждое живое существо находится под присмотром ученых.

Под охраняемые территории выделили три участка в разных районах дельты. Обжоровский участок на востоке, у границы с Казахстаном, Трехизбинский в центре и Дамчикский на самом западе. Общая площадь заповедника сегодня уже 62 тысячи гектаров.
Когда Астраханский заповедник только создавался, всего две пары белых цапель гнездились среди камышей. Сегодня уже более пяти тысяч пар. А белый лебедь-шипун до тридцатых годов вообще не обитал в дельте. Сегодня же белый лебедь — одни из символов заповедника.

На следующий день отправляемся от Дамчика на авандельту или, как говорят местные, на раскаты. В этом месте дельта достигает ширины в двести километров. Глубины здесь очень маленькие — меньше метра. В прозрачной воде иногда мелькают черные тени сазанов.

Не успеваем отойти от берега, как тут же из ивняка выскакивают две потревоженных кваквы. Несколько наших взмахов, и они опять исчезают в зарослях. Николаевич показывает нам на засохшее дерево. Его причудливо изогнутые ветки устремлены к небу, они будто молят о дожде… А среди голых веток — силуэт орлана-белохвоста. Редкое зрелище: в заповеднике всего несколько десятков гнездовий орлана.

Каждый выезд — работа

Гордая птица снисходительно провожает нас хладнокровным взглядом и улетает только когда, мы на лодке делаем круг прямо под ее деревом. Несколько тяжелых, уверенных взмахов над зеленой водой — и орлан грациозно приземляется на другом берегу.

Говорят, что животные, которые живут рядом с человеком, и внешне, и по характеру становятся похожи на своих хозяев. А мне кажется, что наш проводник, орнитолог Николай, сам приобретает повадки своих любимых подопечных. Осторожно отталкиваясь багром, он ведет узконосую, как клюв цапли, лодку вдоль стены четырехметрового камыша. Да и внешне он чем-то необъяснимо похож то ли на черного баклана, то ли на речную чайку.
Пока мы готовимся к съемке колонии лебедей, Николаевич что-то записывает в свой орнитологический дневник. Каждый выезд — работа. А в перерывах он рассказывает о любимых питомцах:

— Вот лебедь-шипун... Сейчас их здесь десятки тысяч пар. А ведь птица эта — глупая, тюфяк-тюфяком... Тут как-то холода сильные рано начались. Лед, а в нем полыньи… Ну, лебеди сидят возле них. Рыба есть, сытно... А полыньи все меньше, а они все сидят, не улетают... И дождались! В одну морозную ночь их столько тут погибло — смотреть было страшно. Куда ни глянь, всюду мертвые. Глупая птица!..

И тут как раз появляются герои рассказа орнитолога. Глупы, но уж красивы!.. Лебеди, как белые пароходы, величаво плавают среди зарослей лотоса. Мы разгоняемся, и лодка несется по ветру в сторону птиц. Завидев знакомый силуэт человека в лодке, они делают разбег, хлопают крыльями и поднимаются на потоках встречного ветра. Тяжело, как груженые самолеты, один за другим, отрываются от воды лебеди, сворачивают в сторону. На пастбище остается только один молодой, серый «гадкий утенок». Он бестолково прыгает по воде, отчаянно бьет крыльями, но подняться в воздух никак не может.

А в руках Николая уже огромный сачок. Несколько разворотов, и серый лежит на дне лодки, ожидая кольцевания. Обалдевший от внезапного насилия, он даже не пытается сопротивляться. Только голубые глаза ошалело смотрят на небо... Несколько минут, и лебедь с кольцом уже спешит к спасительному тростнику, — кто его знает, что на уме у этих ловцов. Лучше спрятаться!..

Осетровые войны

Главная проблема Каспия и Волги, наверное, известна всему миру. Осетровая, или как ее чаще называют, черная икра — продукт дефицитный, далеко не дешевый. Стоимость килограмма черной икры на западе доходит до нескольких тысяч долларов. Легко себе представить, в какие передряги пускаются местные жители, чтобы заработать на жизнь. Хотя богатеют на икре вовсе не они — главный доход идет скупщикам и «крыше». Из-за икры разгораются на Каспии настоящие войны…

До развала Советского Союза основной проблемой для осетров были плотины по всей Волге, но в последние десять лет главным врагом слал человек, а именно, браконьеры. Они вездесущи. Протоки, по которым рыба идет на нерест, перегораживают вдоль и поперек. Осетров ловят, выбирают икру, а выпотрошенные тела выбрасывают.

В итоге осетры почти исчезли. Они просто не могут вывести потомство. А рыбозаводы, где выращивали мальков, большей частью нерентабельны и потому стоят...
Все десять лет создавалась видимость борьбы с браконьерами. Охрану по очереди поручали РУБОПу, рыбинспекции, милиции и еще десятку ведомств. Но те, вместо борьбы с браконьерами, попросту брали их под свое крыло. Все ловили рыбу под «крышей». Почти всегда, когда инспекторы задерживали катер, полный свежей икры, из его трюма появлялся человек в погонах. И груз отпускали. Иначе потом долго не проживешь. Многие чиновники только и мечтали, как бы попасть в прибыльный икряной бизнес.

Но в последний год начали наводить порядок. Все полномочия передали пограничникам. Все, вплоть до огня на поражение. И стали в деревни приходить катера, простреленные пулями и гранатами. Зато сразу же появился результат. Десятки, сотни катеров теперь сохнут на солнце в деревне. Мужики боятся.

А еще в заповедник часто приезжают богатые европейские туристы. Это необходимая мера — в последние годы деньги только на зарплату поступают. Заповедник вынужден учиться зарабатывать…

— После первых поездок туристы долго не могут говорить. Только ахают. В Европе такой дикой природы уже нет, — рассказывает Николаевич. — Недаром же сюда и Даррелл, и команда Кусто приезжали, фильмы тут снимали у нас... Я тоже когда-то съемками увлекался. И камера была маленькая, восьмимиллиметровая. Когда «кустовцам» рассказал, что несколько бобин отснял, у них глаза тут же загорелись. Давай, говорят, неси. Мы у тебя часть купим. За минуту платим тысячу долларов. Я два дня искал — нет бабин! А как эти уехали, через полгода на чердак полез, смотрю — пленки там лежат… Англичане, немцы, французы — все фильмы тут снимают. Нигде такой природы в Европе уже нет! Так они говорят. Наши только ни разу не приезжали. Вы первым будете. Наконец-то!..

Тонкие, почти прозрачные лепестки лотоса кружатся на волнах. Они похожи на маленьких лебедей. Один за другим лепестки выстраиваются в ряд плывут вниз по реке. А за излучиной открываются поля лотоса. Солнце еще не взошло, и плотные бутоны стремятся к небу в поисках светила. С первыми лучами они будто зажигаются изнутри, раскрываются лепестки, воздух наполняется дурманящим запахом. У цветка лотоса всего три дня жизни, всего три восхода...