«Эффект оазиса» требует объяснения

Сначала вода была голубая, потом стала темно-синей. Вот за толстым стеклом иллюминатора сгустились фиолетовые сумерки — и наступила полная темнота. Глубиномер показывал двести пятьдесят метров. До дна было еще далеко — более пятисот метров. Мы погружались в аппарате «Север-2» на вершину гигантского подводного хребта, скрытого в глубинах Атлантики, между южной оконечностью Африки и Бразилией.

Человек еще не видел здесь дно океана — мы были первыми. За пультом управления «Севера-2» сидел командир аппарата Иван Коник; у станции звукоподводной связи дежурил механик Олег Гирский; возле иллюминаторов в носовом отсеке заняли места начальник рейса Анатолий Помозов и гидробиолог Алексей Карамышев; я, геоморфолог по специальности, следил за показаниями приборов — глубиномера, датчиков температуры и солености забортной воды, содержания кислорода и углекислого газа внутри аппарата — и время от времени поглядывал в центральный иллюминатор. Над нами находился «Ихтиандр» — большой морозильный рыболовный траулер, переделанный под судно-носитель подводного обитаемого аппарата.

Вместо морозильной камеры сделали ангар для «Севера-2», правда, тесноватый для двенадцатиметровой сорокатонной подводной лодки. Для ее спуска и подъема пришлось поставить специальную мощную лебедку и сделать левый борт судна раздвижным. В отличие от батискафов, «Север-2» плавал под водой самостоятельно и не был связан тросом с обеспечивающим судном. В этом были его преимущества — полная свобода перемещения под водой, маневренность, но и недостаток — опасность остаться на дне океана навсегда в случае серьезной аварии. Раз нет связывающего с судном-носителем троса — не за что и вытащить. На Китовый хребет мы отправились неслучайно.

Из предыдущих экспедиций знали, что жизнь на подводных горах и хребтах порой бьет ключом в отличие от окружающих океанских вод. У рыбаков и океанологов стало складываться впечатление, что подводные горы — это своего рода оазисы в океане. Но все ли подводные горы богаты жизнью? Есть ли в фауне отдельных гор промысловые виды рыб? И самое главное — в чем причина «эффекта оазиса»? До выхода в океан я перерыл массу научной литературы, в которой упоминались подводные горы. И узнал, что впервые на «эффект оазиса» обратили внимание японские океанологи Уда и Ишино несколько десятилетий назад и дали первое научное объяснение этому явлению. По их мнению, над подводной горой возникает местный подъем глубинных вод, насыщенных питательными солями. В них, как в питательном бульоне, бурно размножаются микроводоросли — фитопланктон, который служит пищей хищному зоопланктону. А тот идет на корм мелким рыбам... Получается трофическая (то есть пищевая) цепочка. Но она будет работать, если поднявшаяся глубинная вода задержится над горой хотя бы на неделю-две, иначе весь «бульон» унесет течением в открытый океан.

Чтобы этого не случилось, над горой должен быть круговорот воды. Продемонстрировать это явление можно очень просто — помешать ложечкой чай в стакане: всплывшие чаинки соберутся в центре стакана, возле ложечки. Подобное может происходить и над подводной горой: если есть круговорот, то в нем будет собираться планктон, а значит — придет туда и рыба. И действительно, над некоторыми горами в Тихом океане японские океанологи обнаружили такие вихри: тут же были найдены и скопления рыбы. Несколько лет спустя после открытия японских ученых американский биолог Хаббс представил еще одно объяснение «эффекта оазиса». Он заметил, что на вершины подводных гор неподалеку от Калифорнии каждые сутки опускается звукорассеивающий слой (ЗРС). Этот слой состоит из зоопланктона и маленьких рыбок, в основном светящихся анчоусов — миктофид. Ночью звукорассеивающий слой поднимается к поверхности океана — его словно притягивает лунный свет, а днем опускается в глубину — подальше от солнечного света.

Если на пути этого мигрирующего слоя оказывается подводная гора, он накрывает ее, словно скатерть-самобранка. Все рыбы, живущие на вершине горы, получают раз в сутки обильную пищу. Каждая теория была научно обоснована и логична, но какая из них больше соответствует действительности? Нам было над чем поломать голову. Непросто было и выбрать место для погружения аппарата.

Первая встреча с подводным миром

Мы обратили внимание на то, что Китовый хребет пересекает Бенгельское течение. Его воды, как известно, богаты питательными солями и планктоном. В том месте, где голубая стрела течения вонзается в Китовый хребет, высится гора Зубова. Ее вершина всего на 220 метров не доходит до поверхности океана. Вот на нее и было решено сделать первое погружение. Маршрут выбрали такой: погрузиться сначала на склон горы на глубину 1000 метров, потом подняться вдоль склона к вершине и таким образом просмотреть видовой состав и количество рыб во всем диапазоне глубин. Задумано все было очень хорошо: в одном погружении проверить сразу две теории — японскую и американскую.

Перед погружением гору Зубова тщательно «прописали» эхолотом, и я составил батиметрическую карту. На ней было отчетливо видно, что у горы Зубова крутые склоны и совершенно плоская вершина. Такие подводные горы — с плоскими вершинами — называются «гайотами». Мы забросили на эту вершину геологическую драгу — тяжелый зубастый ковш, который принес куски белого известняка с включениями древних раковин мелководных моллюсков, известковых водорослей и кораллов. Видимо когда-то, эта гора была коралловой отмелью. Гидрологи измерили температуру и соленость воды и построили карту динамической топографии, которая показала, что над подводной горой существует круговорот воды. Один : ноль в пользу японцев?

И вот первое погружение. — Вы приближаетесь к ЗРС, — передали нам по звукоподводной связи с «Ихтиандра». — Наибольшая плотность слоя отмечена на глубине триста метров... В лучах прожектора сновали маленькие серебристые рыбки со светящимися точками по бокам — миктофиды, лениво парили медузы, кувыркались, переливаясь всеми цветами радуги, гребневики-берое, прыгали, точно кузнечики, эвфаузииды, скакали копеподы... Да, звукорассеивающий слой действительно существовал и состоял из живых организмов, которые могли служить кормом обитателям подводной горы. Эти наблюдения говорили в пользу американской теории. С увеличением глубины жизнь становилась все беднее. Звукорассеивающий слой кончился. — Смотрите внимательнее! До дна — сорок метров, — предупредил командир Помозова и Карамышева. Я включил еще один прожектор. Узкий пучок света ударил сверху, с фонаря легкого корпуса, и рассеялся в темноте. — До грунта — двадцать метров! — Иду к вам, — крикнул Иван Коник. Командир аппарата покинул свое кресло и, усевшись на широкий подвесной ремень, стал смотреть в центральный иллюминатор, чтобы лучше видеть дно.

С помощью выносного пульта управления он рассчитывал сделать посадку более мягкой. Я заглянул в левый иллюминатор. Луч прожектора выхватил из темноты яркий конус, в котором плавала, изгибаясь, одинокая, длинная, серая рыба... Картина дна показалась мне довольно скучной. Перед нами открывался вид на крутой склон, припорошенный, точно снегом, чистым песком. Кое-где из песка выглядывали серые ноздреватые камни. — Что это за камни? — обернулся ко мне Помозов. Присмотревшись, я сказал: — Известняк. Тот самый, который нам принесла драга. — Что это значит? — допытывался начальник экспедиции. — Это значит, что мощность известняковой толщи на склоне горы не меньше семисот метров — то есть, действительно, подводная гора Зубова, скорее всего, была коралловым атоллом, а потом погрузилась в океан. Подводный аппарат двинулся вверх по склону. Подъем напоминал полет вертолета в горном ущелье. То справа, то слева из темноты выступали скальные обрывы, грозившие аппарату серьезным ударом. Коник вел «Север-2» всего в полутора-двух метрах от дна, чтобы мы могли хорошенько рассмотреть всех животных. Но пока лишь угри да макрурусы изредка встречались на пути. Эти рыбы плавали возле самого грунта, усиленно работая хвостами, — так они удерживались на одном месте, чтобы их не унесло течение...