«Север-2» теряет управление

А течение было сильным. Оно било в правый борт подводного аппарата, сносило его с курса. Капитану пришлось увеличить обороты винтов. Стрелки на приборной доске резко скакнули — возросла нагрузка на электродвигатели. — Иван, ток на пределе! — крикнул механик Гирский. — Может выбить предохранители. — Не выбьет, прорвемся, — заверил командир. Вдруг где-то сзади раздался сильный хлопок, и сверкнул огонь. Из кормового отсека повалил дым, запахло жженой пластмассой. Погасли прожекторы и светильники. «Север-2» снаружи и изнутри погрузился в абсолютную темноту. — Выруби ток! — крикнул Коник. Именно это Гирский и сделал, не дожидаясь команды, — отключил все потребители электроэнергии. Дальше команды командира следовали одна за другой: включить аварийное освещение... всем надеть акваланги... дышать экономно... Олег, иди в корму, посмотри, что там случилось... А произошло следующее: от перегрузки сгорел предохранитель на щите преобразователя напряжения, и от него загорелась пластмасса распределительного щита. В результате сгоревший предохранитель заплавился в гнездо, и его невозможно было вытащить и заменить. Аппарат потерял ход и управление.

Мы находились на глубине девятьсот метров, и нас несло течение. Порой аппарат прижимало к скалам, и тогда мы слышали зловещий скрежет металла о камни. «Только бы иллюминатором не стукнуло — тогда сразу конец», — подумал я. Наверное об этом же думали и другие. В аппарате воцарилась зловещая тишина... Но не надолго. Конику удалось связаться с «Ихтиандром» — благо была аварийная батарея, от которой заработала звукоподводная связь. Теперь наверху знали о происшедшем. Но что они могли сделать? Вытащить нас? Шансов на это практически не было. Помочь советом?.. Через какое-то время обитаемый отсек почти очистился от дыма — сработала система химической регенерации воздуха. Стало легче дышать, и мы лишь изредка прикладывались к загубникам аквалангов. — Сбрасывать или не сбрасывать?.. — задумчиво произнес командир. — Что сбрасывать? — спросил я. — Аккумуляторную батарею, что же еще? — невесело усмехнулся Коник. — И что тогда? — Тогда мы точно всплывем, но экспедиция на этом закончится. Надо будет возвращаться домой — запасной батареи у нас нет. Ясно, что непосредственная угроза нашим жизням миновала.

Ценой батареи мы можем спастись. Но сорвать экспедицию в самом ее начале — что может быть хуже? — Есть вариант! — сказал, наконец, Коник тоном заговорщика. — Там, наверху, кое-что придумали... Он и Гирский принялись разматывать какие-то провода. В обход поврежденного участка распределительного щита протянули временные кабели, из электрической цепи исключили две секции аккумуляторной батареи, а четыре подготовили к работе. За те четыре часа, которые мы провели без движения, «Север-2» отнесло далеко от подводной горы. — Ну что, Олег, запускаем? — повеселевшим голосом спросил Коник. — Давай попробуем, — ответил Гирский. Щелкнул тумблер, и мы услышали глухое чавканье — заработал насос, откачивающий воду из уравнительно-балластной цистерны. Облегченный аппарат стал медленно всплывать — я видел это по глубиномеру. Потом движение вверх ускорилось — включились в дело вертикальные винты. Только теперь все мы облегченно вздохнули. Всплываем! На «Ихтиандре» нас встречали, как посланцев с того света.

Жизнь на глубине

Через три дня «Север-2» снова был готов к погружению. Мы отправились под воду в том же составе и в то же место. Спуск прошел быстро и без приключений. «Приземлились» на глубине семьсот метров. Песчаный грунт был изрыт воронками, и в каждой сидела крупная креветка или рыба. — Что это за рыба? — спросил Коник. — Беспузырный окунь, — ответил Помозов. — Почему беспузырный? — Потому что у него нет плавательного пузыря. — А как же он плавает? — Он, как видишь, не плавает, а сидит на грунте. Действительно, на дне, опершись на грудные плавники, неподвижно сидели пестро окрашенные рыбы. Глядя на них, казалось, что вторжение огромного, излучающего яркий свет аппарата нисколько их не беспокоит. До самого последнего момента рыбы оставались неподвижными, и только когда «Север-2» чуть ли не наехал на одного из окуней, тот резко отскочил в сторону.

Креветки тоже отнеслись к нашему появлению индифферентно. Они преспокойно сидели в своих убежищах — воронках — или медленно передвигались, перебирая ножками и ощупывая длинными «усами» дорогу перед собой. — Акула! — вдруг крикнул Коник. Трехметровая акула, показавшаяся громадной, стремительно неслась прямо на нас. Пасть ее была полураскрыта, маленькие свиные глазки смотрели тупо и безжалостно. Казалось, вот-вот она ударит в иллюминатор и разобьет его. У меня спина похолодела от ужаса. Но акула, не доплыв немного до аппарата, резко развернулась и, недобро сверкнув зеленоватым глазом, уплыла в сторону. — Снимайте! — запоздало крикнул Коник. Какое там снимать! Мы все позабыли о фотоаппаратах, оцепенев от ужаса.

Вдогонку акуле сверкнула голубая молния фотовспышки. — Поздно, — махнул рукой Карамышев. — Разве что хвост в кадр попадет. Не успел Алексей перемотать пленку, как снова Коник воскликнул: — Смотрите! «Мешок с ушами» плыл к правому иллюминатору, возле которого сидел Карамышев, и Алексей успел нажать на спусковую кнопку своего «Зенита». От яркой вспышки импульсной лампы животное резко дернулось и, махнув «ушками», скрылось в темноте. — Кто это был, Алексей? — спросили мы одновременно. Карамышев призадумался. — Скорее всего... глубоководный осьминог. — Как осьминог? Он ведь плыл, а осьминоги ползают! — выпалил Помозов. — Это возле берега осьминоги ползают, а глубоководные — могут плавать, — невозмутимо парировал Карамышев. — Они даже в тралы для сбора планктона попадаются. Еще минут десять мы обсуждали странное существо и не заметили, как оказались на каменистом, слегка присыпанном песком грунте. На нем лежало множество серых шариков, похожих на мандарины, только ворсистые. Это были морские ежи.

Некоторые сидели неподвижно, другие медленно ползали по дну. Их было очень много — десятки... сотни. — Хороший признак, — заметил Помозов. — Раз много ежей, значит, на этой горе должно быть и много рыбы. — Почему? — Потому что морские ежи питаются останками погибшей рыбы. Пологий песчаный склон внезапно кончился, и перед нами возник грандиозный скалистый обрыв, уходящий куда-то вверх. — Пустите меня посмотреть — это мой объект! — взмолился я. — Иди, садись на мое место, — сказал Помозов, — а я отдохну. Теперь я мог как следует разглядеть дно. Обрыв, вдоль которого мы поднимались, был отнюдь не гладким. В серой бугристой скале я заметил ниши и гроты, над которыми нависали каменные карнизы.

Все это напоминало древний морской берег, о который когда-то разбивались волны. Только теперь этот берег находился на глубине почти пятьсот метров. — Вот еще одно доказательство погружения Китового хребта на полкилометра ниже уровня океана. — Какое доказательство? — не понял Помозов. — Ниши и гроты. Они могут быть выработаны волнами только в береговой зоне. Значит, когда-то на этом самом месте плескались волны, а вершины Китового хребта были островами, похожими, может быть, на остров Пасхи. — Когда это могло быть? — Думаю, примерно пять миллионов лет назад, в миоценовую эпоху. — А что случилось потом? — Потом распался южный суперматерик — Гондвана, его ледовый покров частично растаял, уровень океана поднялся... и все наши острова оказались под водой. Вот так! Удовлетворив свое профессиональное геологическое любопытство, я принялся наблюдать за рыбами.

Их было очень много. Они прятались в каждой нише и под нависающими козырьками. Больше всего было темно-серых рыб из семейства моровых. Рядом с ними держались слитножаберные угри. Самые маленькие ямки облюбовали антиасы — небольшие розовые рыбки с белой полосой на боку. Они держались парами: в каждой ямке пара антиасов. Выбоины в скалах служили им прекрасным убежищем. Вдруг перед нами возник большой краб-паук. Издали заметив нас, он поднял клешни и решительно бросился в бой. Столкновение казалось неизбежным... и лишь когда дистанция между нами сократилась до одного метра, краб-паук резко отскочил в сторону. Перед самой вершиной подводный аппарат вышел на настоящую цветочную поляну. Морские анемоны — актинии — сидели здесь, как на клумбе. Широко раскинув щупальца, они ловили мелкую белую взвесь, которую несло им течение. В прогалинах между актиниями сидели наши старые знакомые — беспузырные окуни. Рыбы изредка разевали рот и хлопали жаберными крышками. — Они питаются макропланктоном, который несет им течение, — заметил Карамышев. — Поди догадайся, что здесь такой оазис! — воскликнул Помозов. — Да, без подводного аппарата морские биологи, как слепые, — согласился Карамышев. — А вот и берикс! — воскликнул Помозов. — Вон косяк пошел — справа от нас. Мы все приникли к иллюминаторам, но едва смогли разглядеть хвосты уходящих рыб. — Берикс очень пуглив, — сказал Помозов. — Подводный аппарат близко не подпускает, но я точно заметил, что в стае было не меньше тридцати рыб.

«Север-2» всплыл на поверхность. Через полчаса его подняли в ангар. Мы наскоро поужинали и собрались в каюте капитана-директора на разбор погружения. — Давай первый, — толкнул меня в бок Помозов. — Итак, в результате нашей экспедиции выяснилось, — начал я, — что ни японская теория в чистом виде, ни американская не дают правильного объяснения нашего «эффекта оазиса», хотя отдельные элементы обеих теорий присутствуют. Основная причина богатства фауны подводной горы Зубова — планктон, который приносит течением из Субантарктики. И мы это видели своими глазами: и окуни, и актинии сидят на месте и ловят то, что доставляет им течение. И еще мы сделали небольшое геологическое открытие: гора Зубова, самая высокая гора Китового хребта, — это бывший коралловый атолл. Вот почему у нее ровная вершина, по которой можно пройтись тралом. — Тралом — это хорошо, — улыбнулся капитан-директор. — Пора бы и заняться ловом. Когда через некоторое время туго набитый траловый мешок вытянули на слип и распустили шнуровку кутца, из мешка посыпался огненно-красный берикс. Рыбы было много — целая гора. Помозов, глядя на трепещущую золотисто-красную груду, сказал: — А все-таки хорошо, что мы не сбросили тогда аккумуляторную батарею. Впереди нас ждали новые погружения на Китовом хребте...